«Паулинизм» — новый мирТеория происхождения христианства / Христос после Иисуса / «Паулинизм» — новый мирСтраница 3
Стоицизм защищал от превратностей судьбы только элиту. По этой причине даже скептицизм просвещенных людей был наполнен до краев глубоко эмоциональными церемониями восточных культов. После стоицизма, который был к концу II в. в явном упадке, языческий мир превратился в благодатную почву для радикальных сочетаний привлекательно простых идей, привнесенных в виде первоначально ограниченных своим временем формул Савла.
В 190 г. с приходом к власти Септимия Севера и его клана Римская империя окончательно перешла под власть африканских и сирийских принцев: теперь женщины упивались мистическим пылом Востока. Эпидемический характер приняла пылкость всех видов.
Общий для всех форм этой религиозной заразы элемент сводился к одной-единственной цели — к личному спасению.
На фоне страстного стремления языческого мира к такому спасению, которое предполагает освобождение души от оков материи и подразумевает также обретение личного бессмертия через соединение с Богом — общая цель мистерий, гностицизма, неоплатонизма, — нарождающемуся христианству оказалось легко в такой ситуации играть панорамную роль. Структурно тождественные с мистериями воплощение, искупительное распятие и воскресение заключали в себе бесконечно огромное удовлетворение, вызываемое возвеличиванием божества, которое, несомненно, было кардинальным элементом, заимствованным из иудаизма.
Безусловно, позднее синкретизм Савла должен был дать начало более сложным системам, в то время как Церковь, постепенно объединив основы синкретизма Савла, должна была обособить себя от соперничающих с нею крайностей религиозной мысли и определить свои собственные доктрины на своем исключительном пути. Это сопровождалось бесконечными кровопролитиями, поскольку центральные понятия мистерии, воплощенные в Церковь, были настолько тонкими, настолько разбавленными, настолько чуждыми всему разумному, что развивающаяся ортодоксия могла укрепиться только путем насилия.
Лишь немногим более одного поколения прошло после смерти Савла, а его учение было искажено практически до неузнаваемости; к 100 г. его тексты были уже включены в категорию «теологической литературы» — хрупкой, искусственной, нежизненной, совершенно непохожей на его выстраданные, живые послания, буквально пульсирующие жизнью. Что Церковь действительно взяла у Савла, так это его второстепенные, в основном «украшающие» понятия — его мелкие морализаторские максимы, его отвращение к сексу, его чопорность.
Суммируя этот поразительный сдвиг перспективы, можно сказать, что все, что Савл хотел сказать о Торе, — вся его глубинная и в то же время простая и логическая экстраполяция полученных идей — было превращено в пыль. С развитием догмы в ранней Церкви, особенно в период, последовавший непосредственно после его смерти, генетическое, так сказать, ядро его взглядов было разбито вдребезги.
Схизматики (вроде Маркиона) могли подхватить одну нить мысли Савла — его кажущуюся враждебность Торе — и, невзирая на ее органическую связь с пришествием Христа во славе, создать анти-номную структуру, правдоподобие которой зависело от ее логических оплошностей. Для Тертуллиана и Иринея сущность религии как таковой стала не чем иным, как банальной рекомендацией этикета. Поскольку едва ли можно было не обращать внимания на закон в существовавшем тогда обществе, которое пережило теории Конца света, отцы ранней Церкви просто заменили Тору новым законом, суммировавшим собою не имевший корней легализм, который был принят в значительной мере для того, чтобы сделать верующих достойными такой награды.
Следует более конкретно рассмотреть то, каким образом созвездие идей и эмоций Савла было разработано и преобразовано двумя отцами Церкви — Игнатием и Поликарпом.
Игнатий, писавший во второй половине II в., был авторитетным лицом для различных конгрегаций в Малой Азии. Как он, так и Поликарп, по-видимому, ушли с головой в Писания Савла; оба они многое извлекли из его формулы «во Христе»; они назойливо толковали о таких темах, для которых необходим был словарь Савла.
Однако, несмотря на погружение в идеи Савла, ими была допущена огромная оплошность. В действительности они упустили основную идею Савла, как и источник его логики — ключевое понятие, согласно которому после смерти с Иисусом верующие воскресли уже вместе с ним. Они взяли общие формулировки мистицизма Савла, но не приняли ни его действительного содержания, ни его логической структуры.
Это особенно поучительно, поскольку указывает на модальность, посредством которой живая идея Савла, основанная на особом убеждении, характерном для конкретной исторической эпохи, потеряла свое содержание в другую эпоху. Формулировка Савла была наполнена понятиями, которые занимали уже все внимание Церкви.