«Паулинизм» — новый мирТеория происхождения христианства / Христос после Иисуса / «Паулинизм» — новый мирСтраница 4
Именно в тот момент, когда отдельные верующие утратили способность чувствовать, что они лично образуют часть последнего поколения, «к которому грядет Конец света», и были единственными людьми, которые могли извлечь пользу из участия в Мессианском Царстве (уже частично установленном), возвышение простого ожидания до продуктивного эмоционального состояния, которое могло создать мистическую общность, уже стало невозможным.
Писания Савла все еще можно было механически цитировать, но, если активный ум должен был приспосабливаться к новой ситуации, возникшей в связи с крушением теории Конца света, необходимо было переработать теорию согласно тем установкам, которые дали ей логическую связность, и воплотить ее в несколько другой системе идей, свободной от лихорадки Конца света.
Эта система была обнаружена готовой в эллинистических стереотипах, для которых расчистило путь угасание общины иерусалимских последователей Иисуса. Каково бы ни было влияние каким-то образом выживших (разумеется, совершенно не поддающихся учету) иерусалимских последователей Иисуса, эллинистические идеи могли беспрепятственно разрабатываться, когда последователи Иисуса исчезли. Устранение иерусалимских последователей Иисуса убрало с пути то, что можно назвать иудейским тормозом процесса паганизации; это позволило потоку идей сложного эллинистического мира влиться в простую мысль и в еще более простую эмоцию, выраженные Савлом.
То, что случилось, не было очевидным — это в течение столетий оставалось загадкой; едва ли можно было ожидать, что Игнатий осознает исторический процесс. Мы понимаем это сейчас; а тогда он переживал это на себе.
Игнатий применял формулу Савла «во Христе» самым обобщенным образом, совершенно независимо от структуры идей, которые для Савла составляли ее действительное содержание. Он наполнил ее совершенно новой доктриной, доктриной слияния плоти и духа, которое, как предполагалось, происходило в Церкви через братство с Христом. Такое слияние плоти и духа стало теперь гарантией бессмертия через воскресение.
Взгляд Савла основывался также на том допущении, что воскресение было делом духа Божьего; именно это сходство дало возможность Игнатию не обращать внимания на истинное упование мысли Савла. Фактически это звучало как упрощение мысли Савла. При этом сохранялось понятие смерти и воскресения, но «выпадал» Иисус.
Несмотря ни на что, Игнатий совершенно бессознательно полностью заменил одну идею другой. Динамика сложного понятия Савла была просто-напросто забыта.
Различие между двумя схожими понятиями духа фундаментально; историческая, физическая точка зрения Савла на трансформацию мира была заменена теорией вневременной магии. Между этими двумя взглядами на дух и плоть существует резкий контраст, как концептуальный, так и исторический.
Контраст между этими двумя понятиями и механизм, который произвел этот сдвиг, легко заметить. Для Савла вопрос о каком-либо един-стве между духом и плотью попросту не существовал; для него плоть была просто-напросто устранена через смерть и воскресение с Иисусом; дух, слившийся с душой как частью интегральной материальности, преобразует ее в славное тело после Славного пришествия.
Смерть и воскресение Иисуса осуществили искупление только потому, что Иисус был будущим Мессией, и именно как Мессия он умер, играя свою ключевую роль в великой драме Конца света; это произошло из-за того, что смерть Иисуса можно было постичь как возмещающую жертву за избранных. Одновременно с этим, поскольку он был как предсуществующим существом, так и будущим Мессией — одновременно и будущим царем, — его зримая смерть повлекла за собой неизбежное воскресение, и это положило начало эпохе воскресения.
Но взгляды Савла были чужды Игнатию и его последователям, которые жили уже в то время, когда теория Конца света, даже там, где она сохранилась в качестве особой статьи веры, истощилась.
Игнатий верил в воскресение реального физического тела верующего (представление, также заимствованное из фантазий о Конце света современного ему иудаизма). В этой схеме идей действительная плоть стала способной к бессмертию через внутреннее действие духа. Игнатий не думал, что плоти свойственна тленность, и, следовательно, она не подходила для процесса воскресения, но он рассматривал слияние духа и плоти как естественный процесс, который, к примеру, проявился в первую очередь в случае с Иисусом. В этом состояло необъяснимое немотивированное чудо: прежде плоть не была способна к бессмертию, а после (воскресения Иисуса) уже становилась таковой.
В языческом мышлении того времени искупительная активность Иисуса заключалась только в его приходе в мир как некоего единства плоти и духа, и в силу этого становилось возможным подобное слияние плоти и духа, которое приводило к воскресению избранных. По мнению Игнатия, смерть и воскресение Иисуса просто служат доказательством категории воскресения, извлекаемой из модуса собственного воскресения Иисуса; это уже процесс, воплощенный в природе.