ИнституированиеТеория происхождения христианства / Христос после Иисуса / ИнституированиеСтраница 2
Разумеется, если бросить ретроспективный взгляд, то можно увидеть, что главные понятия воплощения и искупительного распятия, воплощенные в реальной жизни, необходимым образом сопровождались прояснением социальных отношений, что привело к расширенной структуре поздней Церкви. Была ли необходимость в посреднике между Христом и верующими? Что делало эффективным таинство? Какова была в организационном смысле функция епископа в посредничестве между Богом (или Христом) и человеком? Каким образом функционировало это посредничество? Нужен ли был кто-нибудь особый — священник, — чтобы совершать подлинное, то есть эффективное, таинство? Должен ли был священник, в свою очередь, посвящаться кем-то более высшим, то есть епископом? Необходимо ли было Церкви как некоему целому служить в качестве посредника между Богом и человеком? Была ли сама Церковь фактором спасения? Почему вообще в действительности в этом возникла необходимость?
В начале II в. эти доктринальные вопросы еще не поднимались, не говоря уже об их решении.
Между тем каким образом со всем этим связаны еврейские писания? Для самых ранних последователей Иисуса они были единственными существовавшими писаниями; первые их общины ни в каком смысле сознательно не покидали почву иудаизма. Богом, в которого они верили, все еще оставался Яхве из еврейских писаний; когда они говорили «писания» или «писание», то это было именно то, что они подразумевали. Выражения «канон», «Ветхий Завет» и «Новый Завет» появились гораздо позже.
Хотя Савл ссылается на Ветхий и Новый Заветы как новые факты и несмотря на то, что слово, которое он использовал на греческом языке, переводилось на латинский язык как «завет» и поэтому дошло до нас в этой форме, спустя много времени после Савла каждый человек мог ссылаться на эти книги как на Ветхий Завет, а позже и Новый Завет, еще позже слово «завет» стало означать вообще собрание книг любого рода. Для самого же Савла еврейские писания, безусловно, сохраняли всю свою ценность и значимость. Для него это было лишь вопросом интерпретации.
С самого начала Иисус необходимым образом был интегрирован в еврейские писания. Поскольку в действительной жизни он полностью идентифицировал себя с нормативным, хотя и мессианским иудаизмом, для самых ранних групп его последователей было совершенно естественно склоняться к этому основному факту. Вера в Иисуса как в Мессию, в конце концов, сама по себе коренилась в еврейских писаниях, поскольку само понятие Мессии, взятое из глубокого прошлого, было таким элементом, который позже по-новому сфокусировал взгляд иудаизма на Мессию как на преддверие новой эпохи. Утверждение, что Мессия как таковой должен прийти, унаследовано положительным принятием еврейских писаний, которые, в свою очередь, обобщили полемику против официального иудаизма по поводу их интерпретации.
Приблизительно в начале II в. была разработана идея о двенадцати апостолах. К этому времени верующие, ощущавшие, что они принадлежат к «третьему поколению», потребовали дефиниции «второго» — «апостольского» — поколения, последовавшего за первым.
К этому времени понятие Славного пришествия, содержавшееся в основном понятии Конца света, уже почти исчезло, хотя значение более ранних идей было таково, что индивиды могли все еще продолжать поддерживать его, по крайней мере на словах. Несмотря ни на что, несмотря на примеры веры, которая все еще была склонна к этой первоначально взрывоопасной идее, она была уже, функционально выражаясь, ископаемой окаменелостью. По этой причине даже отсрочка Славного пришествия больше не нуждалась в объяснении. Послания Савла, полные страстного ожидания скорого преобразования мира, теперь, как мы уже видели, были полностью перенесены на земную почву. Конец света ничего не значил, и с этого времени авторитетное прочтение Посланий Савла просто игнорировало его фундаментальную точку зрения. С угасанием его реального взгляда началась, так сказать, метафоризация Царства Божьего.
Проясняя статус писаний, Юстин Мартир (ок. 150) различал в еврейских писаниях три элемента: моральный закон, пророчество насчет Христа и культовый закон. Первые два были все еще валидны, а культ уже выходил из употребления.
Эта попытка различения между несколькими элементами в том, что воспринималось как божественное, неизбежно подразумевала коренным образом другой подход. Когда вопрос задавался о валид-ности Торы как божественного писания, надлежало применять разум. «Валидные» (т. е. сохранявшие свою ценность) элементы должны были отделяться от остальных. Это открыло путь для огульного неприятия еврейских писаний и привело к появлению того, что стало известно как канон Нового Завета и означало либо дополнение к Ветхому (то есть к еврейским писаниям), либо замещение его.