ИнституированиеТеория происхождения христианства / Христос после Иисуса / ИнституированиеСтраница 9
Хотя иудаизм все еще оставался religio licita, последователи Иисуса находились в особом положении. Продолжая считаться некоторым образом ответвлением от иудаизма, они были объектом растущей враждебности со стороны лидеров различных еврейских общин, рассеянных по всей империи. В то же время они требовали от своих членов активного отрицания всех остальных религиозных объединений, что, разумеется, является отголоском исключительности, характерной для монотеизма.
Если мы бросим взгляд на Церковь в период ее формирования, приблизительно от начала и до конца IV в., и сравним ее с небольшим кругом последователей Иисуса первого поколения, мы обнаружим потрясающие перемены. Вместо небольшой группы «активистов» Царства Божьего, вместе с правоверными иудеями прилежно молящихся в иерусалимском Храме, отличающихся от большинства евреев только надеждой, связанной со специфическим еврейским героем, и играющих определенную роль в агитации за Царство Божье, которая охватила всю страну, мы через два с половиной столетия видим религиозную организацию, включающую в себя огромные массы людей. Все члены этой организации имеют единое сознание; они являются Церковью Христа, избранными людьми.
Теперь эта Церковь отвергает свои израильские корни; считается, что Израиль покинул пути Господа и самым жалким образом далеко уклонился от истины. Кроме того, неприятие Израилем воплощения, естественно, сделало его союзником Сатаны. Все нюансы отношения Савла к еврейству были отброшены вместе с его «расписанием» сроков.
Для Савла неспособность евреев понять скрытый смысл Воскресения, доказательства воплощения была тайной. Как первые люди на земле, с которыми Бог заключил Завет, они неизбежно очень скоро поймут колоссальное значение воплощения и будут возвещать Царство Божье вместе со всеми обращенными.
Но с забвением Царства Божьего как ощутимой реальности и с возникновением вечной Церкви увековечивалась роль иудеев как de facto союзников самого Сатаны. Это, разумеется, не влекло за собой их исчезновения с лица земли. Иудаизм и его приверженцы должны были продолжать существовать (несмотря даже на столь позорные обстоятельства) как свидетели триумфа христианства (такое закрепление сущности зла в евреях стало играть в истории устойчивую роль)8.
Хотя Церковь избавилась от всех практик Торы, за исключением некоторых обычаев, которые приобрели теперь совершенно другое значение, она, однако, в то же время стремилась сохранить еврейские писания, называемые теперь ею Ветхий Завет как часть канона своих собственных писаний, чье логическое обоснование устанавливалось при помощи Нового Завета.
Само по себе это, если подумать, является удивительным, поскольку независимо от того, можно или нельзя заявлять, что еврейские писания остаются ценными, поскольку они приводят к Новому Завету, массивные тексты Ветхого Завета, которые по композиции своих различных разделов оставались неизменными почти тысячелетия, в конце концов, ограничиваются историей и идеями евреев, одного из многих народов. Можно было подумать, что христианство могло что-то выиграть, отвергнув всю Тору (цель Маркиона и его школы).
Однако историческое происхождение ранних общин последователей Иисуса, у которых был примитивный обычай полагаться на Библию как на пророческую книгу в целях пропаганды своей веры среди евреев и полуевреев, все это застыло в преклонении перед еврейскими писаниями, несмотря на логику отчуждения от той традиции, которую они воплощали. Таким образом, вслед за последователями Иисуса и у христиан твердо закреплялся божественный авторитет Библии. Попытки избавиться от всех аспектов иудаизма не способны были преодолеть его первоначальную генетическую связь с новой верой.
Таким образом, Церковь, для которой вера Израиля оказывалась попросту исходным пунктом, постепенно создавала единую новую и сложную систему догматики, вращающуюся, по сути, вокруг спекуляции, имеющей дело с личностью Христа — христологии, — впоследствии, разумеется, расширенной до идентификации его с Богом.
Вся эта работа раздувания и расширения была обусловлена тем, что элементы рефлексии, на которые я указывал как на возникающие из самых ранних возвеличиваний Иисуса в рамках еврейской истории, поддерживались и разрастались под воздействием богатого материала, взятого из философских и религиозных доктрин греко-римской (эллинистической) среды. Вся эта система догматики, выраженная в правиле веры, вероятно, основанной на мнении большинства, как, разумеется, интерпретируется центральным авторитетом, дошла до той стадии, когда она уже представлялась миру как богооткровенная, всеохватывающая, совершенная система философии, как незыблемое объяснение мира, жизни, судьбы.