Потерянный континентТеория происхождения христианства / Христос после Иисуса / Потерянный континентСтраница 27
Ученые фактически не смогли разглядеть главный элемент в истории рождения христианства: то, что это была история трансформации. Вера, можно сказать, зарождалась, затем была оформлена, поглотив в ходе этого процесса главные события и различные точки зрения и идеи, которые представлялись важными для самых ранних основателей того, что стало Церковью.
Таким образом, «высокий критицизм», который породил сотни тысяч книг, анализирующих в основном тексты евангелий и Нового Завета, параллели, отголоски, повторения, нюансы, копии, охватывающие рассеянное повествование о жизни Иисуса, и идеи Савла, неизбежно обошли главный фактор в происхождении новой секты — агитацию за Царство Божье, которое только и может объяснить все это.
Но если только принять, что мысль об основании новой религии никогда даже не приходила Иисусу в голову, становится очевидно, что христианство происходит не от того, что делал Иисус, а от того, что случилось после его смерти. Таким образом, именно после его смерти произошло зарождение и наступил расцвет новой религии, коренившейся в первичном видении Иисуса воскресшим и «во славе».
Это само по себе является просто другими словами повторенным афоризмом Савла: если Иисус не воскрес, то вера напрасна. В самом буквальном смысле именно видение Иисуса воскресшим начало процесс, завершившийся в христианстве.
Но если это так, то это означает только, что вся обширная литература о христианских истоках в той степени, в которой она борется за перекидывание моста от самой религии до фигуры ее предполагаемого основателя, обречена на бесплодие.
А также и труд, лежащий в основе этой литературы! Сотни тысяч книг, которые, предложение за предложением, разбирают евангелия, Деяния апостолов, Послания Савла, выкристаллизовывают из этих бедных содержанием источников слои, подслои, вставки, цитаты, тщательно исследуют тексты, руководствуясь теорией, по которой если бы можно было понять происхождение текстов, то можно было бы каким-то образом узнать больше и об Иисусе. Так было даже с теми критиками, которые признали факт, что Иисус ничего не создал в религии, возникшей на его мертвом теле.
Однако урок, который следует извлечь из этого разрыва между живым Иисусом и более поздней религией, совершенно ясен. Хотя именно Иисус был принят в качестве объекта развивающейся религии с самой ранней ее фазы, его появление как фигуры в Израиле следует объяснять на фоне агитации за Царство Божье, отзвук которой, ослабленный и искаженный, остался в документах, объединенных в ранний период развития новой религии.
Соответственно Иисуса можно включить в число агитаторов за Царство Божье, живших в период между 6 г. н. э. и вспышкой антиримского восстания 66—70 гг. Как только это становится ясным и становятся известны цели агитаторов за Царство Божье, приходит понимание того, каким образом произошло, что пророк Царства Божьего, последователи которого полюбили его после смерти, смог избежать забвения, столь обычного для множества неудачников в этом мире, и через одно-два поколения был преобразован в объект совершенно непредвиденного культа.
Короче говоря, идеи, порожденные видением воскресшего Иисуса, послужили в качестве поворотного пункта для отклонения одного агитатора за Царство Божье от судьбы, которая выпадала на долю всех остальных подобных агитаторов; и преобразования его памяти, видимой теперь в небесной перспективе, в элемент новой религии, хотя исторически и не относились к делу, метафизически были необходимы для укоренения в реальном мире потрясающей уникальности воплощения.