Потерянный континентТеория происхождения христианства / Христос после Иисуса / Потерянный континентСтраница 6
Но другая тенденция — схизматическое, антиторианское направление — начала проявляться в том кругу евреев, которые верили в особый статус Иисуса. Резюмированное в имени первого христианского мученика — Стефана — это направление подняло Иисуса гораздо выше статуса иудейского Мессии, вплоть до статуса Господа Вселенной и Спасителя человечества. Когда Стефан был побит камнями до смерти как вероотступник и его последователи были изгнаны из Иерусалима, они перенесли свои взгляды в Антиохию в Сирии и, несомненно, во многие другие еврейские общины в диаспоре. Именно эти взгляды были расширены, разработаны и оформлены Савлом, они обеспечили ту доктринальную структуру, которая послужила в качестве сверхструктуры для апологетической цели авторов евангелий, заключающейся в маскировке истинной истории жизненного пути Иисуса. Однако пока стоял Храм, оплот и магнит для евреев всего мира, это обожествление Иисуса не имело силы.
Таким образом, это было естественное развитие, происходившее приблизительно в то время, когда движение зелотов вовлекло огромные массы палестинских евреев в колоссальную войну против Рима, ибо автор Евангелия от Марка не просто принизил и исказил реальное значение Царства Божьего — то есть его политический элемент, — но одновременно подчеркнул трансцендентализацию Иисуса, которая продолжалась в диаспоре.
В происхождении первых трех евангелий имеются два важнейших фактора.
Во-первых, глобальная трансформация перспективы между событиями собственной жизни Иисуса и зарождением новой веры, основанной на явлении воскресшего Иисуса Симону-Петру, проходила параллельно социополитическому перевороту — разрушению Храма в Иерусалиме, последующему освобождению новой веры от ее институциональных ограничений; во-вторых, тот сопутствующий факт, что в течение многих поколений после разрушения Храма новая секта верующих в Иисуса находилась в оппозиции еврейской элите, раввинам, которые унаследовали фарисейскую традицию.
Здесь авторы и редакторы евангелий, чья вера в видение воскресшего Иисуса неизбежно исказила их прежний (до видения) взгляд на мир, посчитали естественным переместить свои собственные споры с раввинами на время жизни Иисуса, поскольку к этому времени евреи больше не рассматривались как объекты для обращения, а лидеры новой секты направили свою пропаганду на все человечество.
Таким образом, евангелия, написанные под давлением конкретной ситуации, структурно запечатлели пристрастное отношение к событиям. Это объясняет их вневременность, их статичность. Иисус выражает различные идеи без читателя, способного понять их значение на историческом фоне. Трудно увидеть из одного только текста только то, что там говорится о Царстве Божьем или о его идеях в целом, которые могли привести его к распятию. Как мы уже видели, весь жизненный путь Иисуса, как это описывается в первых трех евангелиях, едва ли длился более нескольких недель; Царство Божье, которое он провозглашает в начале всех трех повествований, кажется особенно абстрактным и успокаивающим.
Домашняя, мелкомасштабная, интимная атмосфера, которая излучается от некоторых частей евангелий, не делает их историей; они фактически полны замаскированной полемики, закоснелость которой делает невозможным ее наивное толкование. Ключевой элемент в этом затемнении реальной жизни — полное исключение римлян.