Дунаев - Вера в горниле сомненийДополнительные материалы / Дунаев - Вера в горниле сомненийСтраница 258
Лёвин приходит к мысли, такой простой и такой сложнейшей, что без Бога жизнь невозможна. Эта истина открыта давно, она известна всем поколениям живших на земле людей, но каждый человек должен в поте лица своего добывать и добывать для себя эту истину. Лёвин именно это и совершил.
Эту веру свою он соединяет теперь с церковным исповеданием. Лёвин обретает наконец подлинное счастье в вере: "Неужели это вера? — подумал он, боясь верить своему счастью. — Боже мой, благодарю Тебя!" — проговорил он, проглатывая поднимавшиеся рыдания и вытирая обеими руками слёзы, которыми полны были его глаза".
Конечный итог духовного искания, которое завладевает душою Лёвина, можно рассматривать как ощущение своего соборного единства со всем бытием: " .вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута её — не только не бессмысленна, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в неё!"
Всё связано со всем. мip так же зависит от духовных усилий человека, как и человек от мipa. Человек призван нести в мip добро — и если понимать добро так, как то открыто христианством (а Лёвин думает именно так), то итоговой вывод толстовского героя вполне возможно воспринимать в рамках идеи соборности.
Не случайно после выхода "Анны Карениной" Толстого обвиняли в славянофильстве.
Но примечательно, что духовное стремление Левина проявляет свою недостаточность, как и у персонажей "Войны и мира", достигающих идеала любви и веры, но не могущих удержать себя в полноте истины.
На это первым обратил внимание Достоевский (в "Дневнике писателя" за июль-август 1877 года) сразу же по выходе завершающих глав романа "Анна Каренина". Сомнение Достоевского вызывает сама неопределённость понятия веры у Толстого. Да, можно, как мы это сделали, сопрягать веру Лёвина с православной соборностью. Но можно, подобно Достоевскому, вопросить: " .Лёвин уверовал — во что? Он ещё этого строго не определил, но он уже верует. Но вера ли это? Он сам себе радостно задаёт этот вопрос: "Неужели это вера?" Надобно полагать, что ещё нет. Мало того: вряд ли у таких, как Лёвин, и может быть окончательная вера".
Для Достоевского вера без сострадания к ближнему мертва, ибо сострадание есть непременное проявление заповеданной нам любви. Лёвин же отказывается именно от чувства сострадания, когда речь заходит о событиях на Балканах, о русских добровольцах, отправляющихся на защиту страждущих.
Это очень важно: отказ от сострадания Лёвин высказывает сразу же после соприкосновения своего с правдой Фоканыча, сразу же после восприятия народной веры в душу свою. Оттого-то Достоевский и усомнился: что же он воспринял?
Правда, то, что отстаивал Достоевский, либеральная мысль обозначила как казённый патриотизм, но это давняя хитрость: опорочить то, что неприемлемо по каким-либо причинам. Тут причина проста: чем просто признаться в неспособности к состраданию (в боязни его), лучше опорочить саму идею, его содержащую.
По сути, Лёвин остаётся эгоистом, признающим личный интерес движущей силой всякого жизненного поведения. Он не может сопереживать никакому общему делу, лежащему вне его частной заинтересованности. Заинтересован же он в приятностях сентиментальной добродетели. И всё это вступает в резкое противоречие с тем духовным итогом, которого, как утверждает автор, достиг Лёвин в конце романного пути, с тем итогом, каким всё и завершается.
5
О пути своём к "обновлённому" пониманию христианства сам писатель рассказал с предельной искренностью.
Толстовство выросло, как из зерна, из той идеи создания особой религии, что зародилась у Толстого ещё в 1855 году. Зерно это до поры почти никак не обнаруживало себя, лишь временами напоминало о собственном существовании в неопределённости (амбивалентности, противоречивости; полифонии — называй как хочешь) иных толстовских суждений, пока не попало в питательную почву; и такою почвой стал духовный кризис, начало которого совпало с завершением романа "Анна Каренина".
Собственно, внутреннее состояние Лёвина, его метания, близость самоубийству, как будто бы обретение веры, есть отражение происходившего в душе самого автора. Недаром некоторые места в "Анне Карениной" почти дословно воспроизведены в "Исповеди" (1882), в этом поразительном, потрясающем душу создании толстовского гения.