Дунаев - Вера в горниле сомненийДополнительные материалы / Дунаев - Вера в горниле сомненийСтраница 414
Конечно время, в которое он жил, несколько "посеребрило" его творчества. Но он умел сохранять свою независимость от многих соблазнительных влияний времени. Может быть, потому, что ощущал себя независимым от многого, что совершалось вокруг. Он был по-своему одинок в это шумное время. В некотором смысле он находился вне истории. Даже в счастье своём он был одинок. Существовали он и природа — и никого больше. А счастье не может быть полным, когда его не с кем разделить. Так в русской поэзии ощущал мир, пожалуй, один Лермонтов.
Одиночество в мире, одиночество перед ликом Божиим особенно ощутимы становятся в поэзии Бунина из-за большой лирической открытости. Одиночество Бунина определено прежде всего его чувством своей выделенности из общего ряда. В таком ощущении гордыне обычно сопутствуют страдание и тоска.
Как поэт Бунин известен и признан менее, чем прозаик, и, может быть, именно по невозможности для него как человека являть миру нарочитость и чрезмерность эмоциональных выплесков, изломанность и деланность стиля, столь характерных для многих его современников, но зато и заслонивших и заглушивших его негромкие, хотя и всегда искренние и истинные чувства и переживания.
Бунин был человеком (а оттого и писателем, поэтом), склонным к неприятию многого в людях и обществе. Такие добродетели, как любовь к ближнему, всепрощение, смирение, ощущались и сознавались им скорее как высокий и почти недостижимый идеал, нежели неизменное свойство человеческой натуры. Его душевная склонность и любовь всечасно изливались лишь на мир природы, что отразилось и в поэзии его на духовные темы. В единении с природой, а не с людьми ощущала гармонию душа Бунина-поэта. И Создателя он славит и воспевает именно за эту дарованную ему гармонию.
Бог для Бунина воплощён в природе. Природа же, по Бунину, всегда пребывает в ладу с Божией волей, но не человек и в утверждении этой мысли он был последовательнее всех русских поэтов. Природа, а человек, у Бунина возвещает истинно о Воскресенье Христовом.
Удивительно, что даже описывая сельский праздник на Троицу, поэт, по сути, не замечает тех, кто стекается в храм на молитву. Он скорее общается с кем-то бесплотным, безымянным, чем с реальным человеком. К людям Бунин вообще относился порой свысока и пребывал на той высоте один, взирая на прочих с раздражением, презрением, даже со злобностью порой. Это месть его (и ему) за одиночество. И плата за одиночество. И порочный замкнутый круг одиночества.
Религиозное воспитание, становление Бунина происходило совершенно иначе, нежели у Горького, и мировидением он обладал отличным от горьковского. Разумеется, всякий человек своеобразен в своём восприятии мира — а художник тем более.
Бунин производит впечатление в полной мере здорового душой человека. Рядом с ним не только в его современниках-декадентах, но и в том же Горьком видится какое-то нездоровье, болезненность во взаимоотношениях с окружающим миром. Говоря о душевном здоровье, мы вовсе не склонны, и не должны, усматривать в том дюжинность и усреднённость натуры, как то порой понимается. Бунин слишком недюжинная индивидуальность, глубокая и утончённо восприимчивая ко всему, особенно к красоте мира. Красота и духовность для Бунина — одно.
Через красоту он и Бога стремится воспринять и познать. Кажется, красота для него одномерна, в ней он не различает двойственности, она для него лишь отражение Божественного начала мира. Дьявол для Бунина не может укрыться за внешней красотой, уворованной им. Где дьявол, там для Бунина всегда уродство, как бы ни было оно эстетизировано внешне. Эстеты-декаденты для него — уроды, и он порой ненавидит их. Для Бунина двойственность красоты своего рода болезнь; одна из причин, почему он так не любил Достоевского.
Бунин естествен во всём. Все его переживания и душевные состояния — проявления естества. Он естествен в своих раздумьях, в эстетическом освоении бытия, в осмыслении смерти и жизни, Творца и Его творения. Это вовсе не значит, что он не знает страданий но и страдания его естественны, а не болезненны — здесь будто парадокс. Он меру знает и стремится идти царским путём.
Свидетельство тому — сам образный строй его созданий. Слишком очевидно раскрывается это в "Жизни Арсеньева" (1927-1937), его художественной автобиографии.
Конечно, Алексей Арсеньев — не Иван Бунин, это и на уровне имени отмечено. Но, если в своё время Флобер имел основание сказать о героине романа "Мадам Бовари": "Эмма — это я", то Алексей Арсеньев — в несравнимо большей мере именно Иван Бунин. "Жизнь Арсеньева" — книга не только и не столько о внешних событиях, в разной степени (порою иносказательно) отражающих реальные события жизни Бунина, но о внутреннем становлении человека, и прежде всего — о религиозном движении его души.